Написал: Lupus Bellus   Дата: 2007-02-09 20:07
Комментарии: (0)   Рейтинг:

- Господа! Вы пожалеете, господа! Вы еще пожалеете, говорю я вам... Вглядитесь в этого жеребенка: полубрат великого Анилина, внук самого Эталон-Ора, он в будущем себя покажет. Четыре тысячи долларов! Р-раз! Кто больше, господа?
Молотка в руках у меня не было, и я угрожающе размахивал микрофоном. Молоток был у О. В. Коро-лькова, представлявшего "Продинторг". Его удар решал дело. Мне же надлежало читать лот - характеристику очередной лошади. Потом О. В. Корольков, главный аукционер, объявлял цену, и наперебой по-русски и по-английски мы начинали грозить:
- Вы пожалеете! Вы еще пожалеете! Кто больше?
Однако тех, что сидели перед нами, не так-то просто устрашить. Пуганые, стреляные знатоки, крупные конеторговцы. В Донкастере им недавно внушали, что они "еще пожалеют", их только что в Довиле всеми способами заставляли раскошелиться, где только по всему земному шару не намекали им, что "здесь они упускают свою удачу"...
� вот Московский аукцион. Если покупатели упрямо держались чересчур низкой цены, О. В. Корольков обращался к ним:
- Осла, господа, за такие деньги вы купите, а ведь это чистокровный жеребец!
Господа ничуть не обижались, однако набавлять не спешили, выжидая, не погорячится ли человек с молотком, не отдаст ли товар подешевле... Но у О. В. Королькова имелся свой прием. Вдруг он клал молоток перед собой:
- Сообщаю по секрету; меньше чем за две с половиной тысячи лошадь не отдадим. Не хотите, не надо. Жеребенок останется в России, а вырастет, предупреждаю, будет обыгрывать ваших же рысаков. �так, лот снимается с торгов. Освободите манеж!
Пошевеливая ушами, смирно следует за выводчи-ком гнеденький жеребчик, снятый лот. Вопрос выдержки. Мы молчим.
- Даю две сто! - звучит в конце концов с места.
- Верните лот! - приходим мы в движение.- Вы слышали? Две тысячи сто долларов предложил мистер Даунзен (Канада). Две сто - р-раз!
Канадец машет руками, показывая и прося: "Стучи! Стучи же скорее! Два, три..." Между тем О. В. Корольков невозмутим:
- Неужели позволите вы, мосье Рено, чтобы этот первоклассный жеребчик, будущий ипподромный боец, а также заводской производитель, уплыл в Канаду? Не лучше ли отправиться ему во Францию? Как вы думаете, мосье Рено?
Француз опускает глаза.
- А вы, господин Бенгсон,- не унимается и будто не замечает знаков канадца О. В. Корольков,- как вы смотрите на это?
Швед Бенгсон, самый наш давний клиент, поднимает табличку со своим номером: две триста!
- Как видно,- посматривает на всех О. В. Корольков,- лошади суждено пойти в Швецию... Возникает еще табличка - герр Лютте.
- Нет, в Гамбург! Две пятьсот!
Тотчас сделал знак Бенгсон, как если бы хотел он выразить: "Ну не-ет!" - что на нашем языке значило:
- Две семьсот! Кто больше? Две семьсот - раз! Два, три... Продано!
Удар молотка и аплодисменты отмечают азарт торговца.
- Следующий лот!
Этого жеребенка продать как можно выгодней мне особенно интересно.
- Питомец Первого Московского завода Бунтарь от Буянки. Буянка - дочь Квадрата, всесоюзного рекордиста, чемпиона орловской породы, призер,! международных выставок.
За каждым словом дорогая память; мне случалось там ездить верхом: видится луг над рекой, ходит табун кобыл с жеребятами, дед Курьянов в седле их сторожит.
Продажей нескольких лошадей Московского завода лет десять тому назад и началась, собственно, наша международная торговля лошадьми. Сперва дело велось от случая к случаю. Постепенно наших лошадей узнавали за рубежом по различным соревнованиям, по интернациональным призам на бегах и на скачках, и спрос на лошадей из Советского Союза становился все шире: более двадцати стран покупают наших лошадей - Англия, Франция, �талия, Сирия, Дания, Голландия и многие другие.
Чистокровные скакуны и рысаки, лошадиная "аристократия", почитаются во всем мире и ценятся необычайно высоко. Желая, например, приобрести несравненного Рибо, некий американский богач выслал его владелице-итальянке открытый чек за своей подписью с просьбой поставить сумму какую только ей заблагорассудится. Чек вернулся незаполненным: Рибо не имел цены.
Еще бы! Сколько ни выходил к старту итальянский скакун на крупнейших ипподромах Европы, всякий раз ом побивал своих соперников с такой же легкостью, что казалось, будто класснейшие лошади мира просто вышли из порядка, вдруг заболели. Говорили: "Ри-оо - это Карузо лошадиной породы", как некогда считалось у нас, что Крепыш спорит во всероссийской славе с самим Шаляпиным! Конечно, это и есть "лошадь нации", "лошадь века". Потому, словно какая-нибудь "Монна-Лиза" или бумаги, на которых мы видим руку Шекспира или Пушкина, выдающийся ип-подромный боец признается национальным достоянием и. естественно, не имеет цены.
Ведь еще Шекспир сказал: "Коня, коня! Королевство за коня!" Нашим переводчикам эта цена казалась немыслимой, и ее сократили ровно вдвое: "полцарства за коня". Почему же? Если бы, например, теперь какой-нибудь Ричард III попробовал на аукционе, где торгуют взрослыми скакунами, предложить "королевство за коня", еще вопрос, сумел бы он приобрести действительно классную лошадь. Во всяком случае, нашего Анилина мы не отдали и за двести пятьдесят тысяч долларов!
На московском аукционе предлагается зеленая молодежь. У этих "полуторников" все в будущем и... в прошлом. В будущем то, что сумеют они показать на дорожке, чего смогут добиться в призовой борьбе. А прошлое - порода, происхождение, первая надежда на возможный успех. Всякий раз, когда идет торг и, аттестуя жеребят, рассказываешь об их прославленных предках, перечисляешь громкие победы, заслуги, тысячные выигрыши,- каждый факт многого стоит. � цена его не только в золоте.
- Обратите внимание, представитель линии Гуль-сына �ссык-Кульского конезавода!
...Ступая сквозь тучи, едет верхом человек. Это в горах. Внизу, как под крылом накренившегося самолета, подымается к горизонту �ссык-Куль. Тучи быстро перебегают дорогу. Слова "обвал", "волки", "убило грозой" тут в практическом употреблении. "Во-он",- поднимает плетку Курнанбай Мамбетов, табунщик, указывая, где несколько дней назад погиб от молнии его напарник.
Не здесь, в Киргизии, а на Кавказе, но также в горах было получено как-то при мне распоряжение спустить косяки для показа. Григорий Коцарь, известный по Северному Кавказу табунщик, должен был передать это в бригады. Он сделал два шага на край пропасти и негромко произнес: "Эй!" Звук ушел. Коцарь закуривал.
Папироса Коцаря уже дымилась, когда ниже нас в ущелье, где виднелся жилой домик, из-под крыши выскочил человек. Через некоторое время и он сел курить, а мы чуть позже получили: "Хо!"
- Завтра... шесть... главный баз,- отчетливо и все так же негромко передал Коцарь.
Через некоторое время фигурка пропала, будто нижний табунщик и слушать ничего не хотел. � мы собрались уходить, когда прилетело: "Понял!"
Весь этот труд и быт, эта высота указывают, как много вкладывается в лошадь.
С киргизских гор спускались мы домой вместе с Дмитрием Спиридоновичем Прокопьевым, тренером и жокеем. Он вспоминал черные времена, 1916 год, рассказывал, как резали здесь русские семьи, гнали женщин и детей, потому что ведь все русские мужчины были на войне. Но вот, наконец, засинело на перевалах и заиграло:

Эх, дай же, боже,
Весновую службу!

Шли казаки.

Весновая служба
Молодцам веселье...

Дмитрий Спиридонович точно помнил песню, и так же сохранялись у него с мальчишеских лет пережитые тогда вместе с этим напевом и посвистом чувства. Однако сейчас мы двигались над миром, и он рассказывал обо всем спокойно. Он почувствовал и обозначил границу эпической рассудительности, когда последнее ущелье осталось позади и открылась долина.
- Ну вот,- тренер чуть придержал повод,- все мы обговорили: и политику, и промышленность, и сельское хозяйство.
Мы возвращались на уровень суждений земных, гораздо более мелких, пристрастных, чем в горах, в облаках, и прежний разговор уже не стоило продолжать. Он остался в табуне.
Все же, когда приходится мне вести международные торги, аукцион наших лошадей и попадается тавро Кавказа или же �ссык-Куля, сразу вспоминаю горную высоту.
- Внимательнее вглядитесь в этого жеребенка! - наш торг идет своим чередом. Пытаются предложить долларов шестьсот.
- Осла еще можно купить за такие деньги, а это...- главный аукционер вполне знает не только денежную, а вообще цену лошади: он сам прежде руководил одним из лучших кавказских конных заводов, и не из вторых рук ему известно, сколько вкладывается в каждого жеребенка сил, прежде чем можно вывести его на манеж, ударить молотком или спросить:
- Кто больше?
В первый раз два года назад взглянул я на молоток аукционера, как смотрят на паруса, на плащ и шпагу, словом, на какую-то романтически нереальную книжность. Читал в романах столетней давности: "Кю больше?" � вот твержу эти слова. Сакраментальный возглас, стук молотка, конские торги связывают с далекими временами. Живее вспоминаются клички: Бивуак, Факел, �скандер-Паша, Недотрога - это они защищали честь России ровно сто лет назад на Всемирной выставке в Париже в 1867 году.
Французское правительство купило тогда у нас для своего государственного депо темно-гнедого битюга Ваську, служившего удивлением всей выставки. При этом французы заметили: "Зачем же нужны вам наши першероны, когда имеются у вас подобные Ваське лошади?"
Тогда блистали в Париже и вороной Бедуин с Ефимом �вановым. � рысак и наездник поражали публику. Бедуин отличался породностью, благородством и нарядностью форм, а главное, резвостью, легко делая километр в дрожках, в хомуте и под дугой за 1 минуту 36 секунд. У Ефима же �ванова были редкостные руки. Современник описывает: "Ефим �ванов как бы постоянно помнит, что железо удил, находясь в самой нежной части рта лошади, у самых окраин губ ее, не должно давать чувствовать всей своей жестокости, и потому-то так мягко, гибко выработаны шеи, так уступчив затылок и так нежен рот у лошадей, им езженных. Ефим �ванов удивлял иностранцев, привыкших видеть строгий мундштук и высоко поднятые шеи у своих лошадей, той необыкновенной мягкостью рук, с которой он пускал в ход и останавливал Бедуина; но еще более изумлял он их совершенно по своей воле, располагая сбоем Бедуина, представляющим у них столько трудностей, и заставляя его незаметным движением руки, не отражавшимся ни в малейшем колебании вожжей и удил, делать тот нарядный мастерский сбой во сколько скачков ему угодно и тотчас же направляться на самую правильную, свободную и быструю рысь".
Американцы предлагали за Бедуина огромные деньги. Россия была тогда единодушно признана по коневодству первой страной мира.
- Перед вами, господа,- говорю я, рекомендуя очередного жеребенка,- потомок резвейших орловских рысаков. Сила, выносливость, резвость у него в крови. О породности его внешних форм вам нечего и говорить. Вы имеете возможность убедиться собственными глазами. Возможность, разумеется, имеют, однако вида не показывают: торг есть торг.
- Хорошо,- говорит О. В. Корольков,-мы пошутим: триста долларов!
Шутку принимают: одна за другой поднимаются таблички четыреста, пятьсот... До тысячи всякий набавляет по сто долларов, а после тысячи - двести: тысяча двести, тысяча четыреста...
- Кто больше?
- В какой-то момент вдруг намечается заминка. Тут же звучит угрожающее:
- Осла...
Поднимаются таблички. � по мере того как цена идет вверх, невольно посматриваешь через окна на небо: будто там, в облаках, движутся верхами дед Курьянов, Григорий Коцарь, Димитрий Прокопьев, Курнанбай Мамбетов, а еще выше послушный мастерскому посылу Ефима �ванова летит вороной Бедуин.